Архитектура как событие. Интервью с Дмитрием Ликиным и Олегом Шапиро
Подготовила и провела интервью Марина Игнатушко - журналист, архитектурный критик, куратор, участник фестивалей и архитектурных выставок. Автор и организатор «Рейтинга архитектуры Нижнего Новгорода» (с 1998), первого в стране фестиваля «Международный день архитектуры» (Нижний Новгород, с 2006). Член экспертного совета/жюри конкурсов «Архиwood», «Белая башня», «Золотая капитель». Куратор по работе с жюри ежегодного конкурса «Арт-проект» (компания U-kon).
Сравнительно молодой Wowhaus на пике популярности. Пришли люди со стороны – никаких привычных тысяч квадратных метров за плечами – придумали, чтобы в кинотеатре не было ни шуб, ни поп-корна, чтобы у Москвы–реки молодежь красиво раздевалась на деревянных лежаках, слушала лекции на ступенях амфитеатра. То сделают самый большой каток, то самый современный театральный комплекс, вот и городскую ферму построили…Чем это бюро принципиально отличается от других? Что же это за явление такое – Wowhaus? Об этом расспрашиваю отцов-основателей бюро Дмитрия Ликина и Олега Шапиро.
– Появление каждого проекта Wowhaus сопровождается большим количеством публикаций. Вполне можно сделать интервью-коллаж. Однако, при внимательном чтении, понимаешь, что про ваши принципы и творческий метод, гражданскую позицию важно больше объяснять – ведь это здорово воодушевляет! В одном из интервью вы сказали: «Хорошо, когда в работе есть вызов». А что для вас – вызов?
Олег Шапиро (О. Ш.) – В каждой работе есть «вызов», но сверхзадачу формулирует не заказчик, а сам архитектор. Для нас важно каждый раз найти для себя новое решение – не обязательно новую архитектуру, но сменить угол зрения, задать новый поворот событий.
Чаще всего это не противоречит целям заказчика, хотя большинство девелоперов в основном занимают функциональные метры, цена, сроки сдачи. Иногда же встречаются замечательные заказчики, с амбициями получать более серьезный результат, чем кажется возможным с первого взгляда. Так было с реконструкцией кинотеатра «Пионер»: Александр Мамут задумал превратить небольшое сооружение на Кутузовском проспекте в самое модное интеллектуальное место.
– И вы…
О. Ш. – Архитектор не может решить подобную задачу целиком, но он обязан создать возможности такого решения. Мы вместе придумали, что там обязательно будет книжный магазин, вместо буфета – кафе, а еще ресторан – и тогда можно устраивать премьеры. Вместе отбили типичные завхозовские решения «чего-нибудь продавать», зарабатывать на рекламе. Сейчас в «Пионер» ходят и просто пообедать – там вкусно готовят, там приятная атмосфера, и я болею за это место и получаю удовольствие от того, что там все лучшее, или во всяком случае, самое прогрессивное.
Дмитрий Ликин (Д. Л.) – Wowhaus придумали уже состоявшиеся успешные люди. По сути, это свобода, инвестированная в удовольствие от проектирования.
О. Ш. – Да, сначала мы решили, что будем делать лишь то, что нам нравится. Со временем, по мере роста бюро, структура удовольствия становится иной – меньше непосредственного придумывания, больше – административной работы, то есть по мере развития бюро удовольствия становится все меньше, а рутины все больше, зато появляется возможность позволить себе более амбициозные проекты. Лично я стараюсь себе оставить свободным хотя бы один день – воскресенье: сижу, рисую, придумываю.
Д. Л. – Мы ощущаем себя хранителями формата, чтобы не ушла сверх-цель. Потому что в бюро всегда существует ситуация заказа, экономия средств, усилий, но принципиально важно, что даже если бюро проектирует сарай, чтобы в сарае была своя выразительность и осмысленность.
Мне кажется, что партнер бюро – это как раз тот, кто следит за сохранением наших ценностей, которые должны присутствовать в каждом проекте. Тот, кто не дает этим ценностям испаряться.
О.Ш. – Сейчас бюро состоит из нескольких групп от 5 до 12 человек, с ведущим архитектором во главе. Все стадии большого проекта обсуждаем вместе, время от времени прорываемся в некоторые рабочие, технологические решения групп. Самое важное для нас – тщательно следить, чтобы за всей рутиной идея сверхзадачи не ушла.
– А как у вас между собой получается договориться? Только образование совпадает, а опыт – разный: бизнес и большие медиа. Кто из вас физик, а кто лирик?
О. Ш. – Мы оба много физически работаем – мы физики! А в жизни происходит в соответствии с системным эффектом, описанным в психологии: если я становлюсь физиком, Дмитрий – лириком и наоборот.
Д. Л. – Поскольку я по природе ипохондрик, это автоматически распределяет роли.
– Скажите, а есть ли что-то, что вы будете делать бесплатно, ради удовольствия?
Д. Л. – А я вообще все делаю бесплатно. Мы не получаем здесь зарплату, но в конце года мы решаем, как поступить с деньгами, если есть прибыль – куда инвестировать.
О. Ш. – На самом деле у нас сложные отношения с миром, с собой и деньгами, поскольку поначалу мы все придумали себе сами без заказчика и заказа, а уже за «Пионер», «Практику» нам еще и платили. Сейчас проектирование превратилось в серьезное дело – третий год есть, что считать.
– Тогда, быть может, проще узнать, за что вы никогда не возьметесь?
О. Ш. – Мы стараемся не делать частные дома.
Д. Л. – Почему стараемся? Мы никогда их и не делали. Поскольку мы вошли сюда с альтруистическими целями, и вся наша деятельность по созданию института «Стрелка» и участие в его работе предполагали некое осмысленное целеполагание, то мы всячески стараемся осуществлять какой-то разумный паттерн проектирования, когда работаем над тем или иным проектом. А работа на частного заказчика означает неизбежное столкновение с неким неотменяемым императивом типа «а мне не нравится». Исключения бывают: когда государственный театр «Станиславский» сделан на деньги частного фонда. Но я категорически не хочу работать в том поле, где человек может сказать «а мне не нравится». По крайней мере в Москве чиновничество уже не позволяет себе таких глупостей, хотя лет 5 назад это еще можно было услышать. Можно, говорить «это не соответствует бюджету, целеполаганию, вне рамок наших затей, не то, что хотят горожане, не отвечает смыслу этого места»… Но когда ты говоришь «не нравится», этим оскорбляешь мой разум.
– Я правильно понимаю: Wowhaus – это проектирование в удовольствие общественно значимых объектов?
Д. Л. – Так сейчас происходит. У нас масса затей, и не только в архитектуре.
О.Ш. – При этом у нас 70% проектов реализуются. Последние 5 лет мы много занимались общественными пространствами, это совпало в общими устремлениями, и тут сложно делать проект, который не был бы реализован.
Изменение городской политики и принесло большой процент реализаций. Вот Электротеатр «Станиславского» – вполне себе крупный объект, с бесконечным хождением по инстанциям... И все-таки, главное: мы всегда проектируем на опережение. Мы разработали концепцию низких набережных, которые соединили бы «Красный Октябрь» с Третьяковками, чуть позже получили заказ на Воробьевскую набережную, и тогда в бюро родилась концепция, которую мы назвали «Зеленая петля». Это – протяженный пешеходный маршрут, который соединит парковую зону Парка Горького (от финальной точки Воробьевской набережной) до старой Третьяковки. Часть маршрута проходила по проезжей тогда Крымской набережной. Мы сделали проект и представили его на Совете мэра Москвы по общественным пространствам. Он полгода «побродил» по кабинетам, был опубликован, получил много отзывов, а затем и поддержку. Построить его надо было за полгода – что мы и сделали. В конце концов, из обсуждений нашего предложения и родилась набережная. Другой пример – ВДНХ. Если им нравится предложение, они ищут финансирование... Конечно, такой подход не дает 100% гарантий, но в манифесте у нас не случайно записано, что «Архитектор может не быть услышанным, но он должен артикулировать проблемы перед обществом и предлагать пути их решения». Нам это интересно, в Wowhaus работают в основном молодые люди – им тоже интересно.
– Говорят, Wowhaus запустил моду на общественные пространства. При этом социологи считают, что пока появились пространства публики, но не пространства сообществ. А вы готовы работать с сообществами?
О. Ш. – Глобальных сообществ пока не встретили, а локальных вокруг больше, чем кажется на первый взгляд. Мы ищем структурированные сообщества – чаще попадаются неожиданные. Во время подготовки к реконструкции Крымской набережной большая группа художников, традиционно торговавших своими произведениями там на берегу, быстро объединилась, стала активной, а для архитектора это означает, что появился еще один участник событий, с которым надо разговаривать и считаться. Другой вариант – в городе Выкса, где мы три года курировали фестиваль Арт-овраг, там нужно общаться и с сообществами отдельных дворов и с молодыми городскими активистами, созванными для обсуждения городских проблем –они хотят участвовать в изменениях. На общественные обсуждения проектов парков приходят разные люди, чаще всего – активные, иногда разумные. Нередко архитекторы считают общественные слушания потерей времени, но надо считаться с людьми, которые живут на этом месте и им небезразлична его судьба.
– А как вы исследуете потребности потенциальных пользователей?
О. Ш. – Есть очевидные вещи – в парке Горького долгое время существовал кинотеатр, он был востребован, но потом исчез. Мы вспомнили эту историю, возродили кинотеатр, и на сегодняшний день почти все парки Москвы (и не только!) обзавелись летними кинотеатрами. Точно так же и каток. Кататься на коньках любят все, но, как правило, доступны небольшие места, а мы подумали, почему бы не сделать огромный каток, оборудованный, с искусственным льдом, открывающийся уже в ноябре? Директором парка тогда был Капков, ему хотелось сделать самый большой каток в мире, и мы его придумали и даже сделали за 5 месяцев адского труда. Иногда потребности людей несложно угадать или понять путем наблюдений. Сейчас мы взрослеем – на большие проекты тратим больше времени, приглашаем профессиональных социологов, так было в конкурсе на развитие парка «Сокольники», в проекте Московского зоопарка, в проекте развития Олимпийского парка в Сочи. Cоциологи из КБ 23 сделали для нас профессиональное исследование для городской фермы на ВДНХ, продумали сервисно-экономическую программу для проекта, и мы продолжаем работать с ними также и по другим объектам.
Д. Л. – Мы пытаемся осуществлять принцип разумной достаточности, но это на стадии реализации и проектирования. На стадии составления брифа – наоборот стараемся максимально усложнить себе задачу. Мы – ненавистники простых решений и упрощенных методик. Пытаемся рассмотреть каждый наш кейс с максимально разных углов и осознать вопрос максимальной сложности всех составляющих и слоев, которые туда входят. И только тогда мы считаем, можно ответить на вызовы сегодняшнего, но и, возможно, завтрашнего дня.
О. Ш. – Мы каждый раз пытаемся расширить видение проекта– не увеличить бюджет, а выявить новые задачи, ответив на запрос заказчика максимально полно и глубоко.
– В «Сокольниках» переход парка в лес – социологи насоветовали?
О. Ш. – «Сокольники» по факту – парк, переходящий в лес, там из 600 га парка – 400 га – лес, причем такой, в который даже зайти нельзя – сплошные заросли. Если забраться далеко, то почти наверняка встретится лось или какое-то другое животное из заповедника. Значит, встречу природы дикой и цивилизованной надо организовать, исключить взаимную опасность. Это не парк аттракционов. Я сам в Парк Горького – с огромным количеством событий – ходить не могу. И считаю, неправильно, что эксперимент с этим местом отдыха послужил толчком к тиражированию ивент-парков. Проектом в «Сокольниках» мы хотели вернуть в общее употребление природный «гулятельный» городской парк, напомнить о его безусловной ценности.
– А как в ваших проектах соотносится временное и вечное?
О. Ш. – Эко-ферма, например, – ландшафтный и обучающий эксперимент. По формальным параметрам – временная архитектура, а культурный центр в Калуге и Электротеатр «Станиславский» – более устойчивая…
Д. Л. – Парк насыщен временной архитектурой, но парк сам по себе – постоянный объект. Мы выбираем разумную достаточность решений, независимо от масштабов объекта. Необязательно тратить бессмысленное количество денег, чтобы произвести вау-эффект.
– Есть определение «городской активист». Архитектор-активист – пока большая редкость, у нас чаще жалуются на ограничения творческих возможностей…
О. Ш. – Мы любопытные, нас многое интересует. Если мы хотим сделать место жизнеспособным, надо понять о нем, как можно больше.
Среди коллег часто ведутся споры о том, где, собственно, предел компетенций архитектора? Границы устанавливает сам архитектор – в зависимости от того, что ему важно. Профессия архитектора значительно изменилась, в современной практике невозможно придумывать архитектурный объект вне контекста. Сейчас очевидно, что с одной стороны, городское окружение определяет основные характеристики проектируемого здания, а с другой – оно само меняет, деформирует окружающую среду. Даже если ты делаешь небольшой объект – такой как «Стрелка», потом, в случае удачи, оказывается, что он может иметь весьма существенное и разностороннее влияние.
– У вас все объекты – пограничные: между городом и природой, водой и сушей, праздником и буднями.
О. Ш. – Наверное. Граница – это всегда самое интересное. Это состояние неустойчивости, состояние кризиса и, соответственно, неожиданных возможностей. Мы пытаемся каждый объект сделать событием.
Д. Л. – Как говорит один наш знакомый, архитектура – это способ делать людей счастливыми. Именно этот аспект проектирования для нас гораздо более важен, чем собственно форма или размеры наших объектов.